…богатыри на защите родной земли. Порывистый вихрь подхватил, развеял гривы могучих коней, принес горький запах полыни. Сверкнул глас неистового Бурушки. Суров богатырь. Изготовлено копье. Вздета тяжкая десница. Глядит далеко-далеко вдаль. Насторожены други его – Добрыня Никитич, Алеша Попович. Грозная сила в этом молчаливом ожидании. Бессонна дружина. Ни одна, даже крылатая тварь не прорвется. Спокойны, дружелюбны богатыри. И рады бы мирно почивать в домах своих. Но лезет, лезет к нам всякая нечисть. Хотя знает вещие слова, сказанные однажды: „Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет". И ведь не раз сбывалось пророчество. Однако неймется блажным ворогам. Хотят испытать непобедимость богатырскую. Громыхает гортанно гром за увалами. Где-то блеснула зарница. Клубятся тучи над бескрайними далями. Стоит, не дрогнет богатырская застава. Видала всяких гостей земля наша. Сдюжит и ныне.
Виктор Михайлович Васнецов, картина „Богатыри"
В конце марта субботним теплым уютным вечером я сел просматривать свою любимую газету «Карелия», чтобы быть в курсе близких событий, знать чем живут и что делают известные люди в городе и Республике, и поискать знакомые фамилии и имена. Просматриваю газету и на последних страницах делаю для себя неожиданное открытие – оказывается большая часть русских былин была собрана в Карелии Павлом Рыбниковым, молодым этнографом, сосланным в 1859 году в Петрозаводск за принадлежность к революционно-демократическому кружку. А начиналось в «двенадцати верстах» от Петрозаводска на полуострове Бараний Берег, а точнее на мысу Шуйнаволок (О богатырской заставе в краю «Калевалы», газета «Карелия» №21 от 22 марта 2012 года, ). Это так меня потрясло, что я за летний отпускной август «перепахал» весь Бараний Берег вдоль и поперек: проползал по болотам в средней части полуострова, начертил треками треугольники по побережью, помечтал о даче в этих интересных местах, насобирал грибов – от белых до опят, измотал себя и свою собаку, оторвал несколько дачных выходных у супруги, но получил яркие впечатления от всего этого. Физические нагрузки чередовал с чтением былин (и чтение было очень занимательным), штудировал Олонецкие Губернские Ведомости 1862 года, изучал истории русской словесности: 1880 года Алексея Дмитриевича Галахова, 1903 года Петра Николаевича Полевого, чтобы окончательно оставаться в радостном состоянии от этого открытия.
Так было со мной, а о том, что произошло с Павлом Рыбниковым в Шуйнаволоке 150 лет назад, он сам писал в газете "Олонецкие Губернские ведомости", №43-44, 1862 год в цикле статей "Заметки с дороги":
"Летом 60г. я получил от своего начальства официальное поручение – собрать данные об источниках, из которых составляются ведомости статистического отчета. Командировка эта представляла мне возможность заглянуть в деревенский быт. И так в свежее майское утро отправился я на общественную пристань в Петрозаводске и стал приискивать лодку для переезда на Пудожский берег. Хотя лед еще не вполне потонул на озере, однако у пристани виднелось уже много сойм и лодок. На этот раз из Пудожского побережья была только одна сойма. В светлую и холодную весеннюю ночь мы простились с милым городком и поехали к Ивановским островам. Поднялся «стретный» ветер. Чем дальше мы подвигались вперед, тем сильнее он разыгрывался, и только к утру, часов через шесть самой утомительной работы, измученные гребцы пристали к Шуйнаволоку, пустынному, болотистому и лесистому острову – в 12 верстах от Петрозаводска. На острове стоит закопченная «фатера», домик, куда в меженную и осеннюю пору, при затишье, противном ветре и буре, проезжие укрываются на ночь. Около пристани было много лодок из Заонежья и «фатера» народом полным-полна. Правду сказать, она была черезчур смрадна и грязна, и, хоть было очень холодно, но не похотелось мне взойти в неё на отдых. Я улегся на межке около тощего костра, заварил себе чаю в кастрюле, выпил и поел из дорожного запаса и, пригревшись у огонька, незаметно заснул.
Меня разбудили странные звуки: до того я много слыхал и песен, и стихов духовных, а такого напева не слыхал. Живой, причудливый и веселый, порой он становился быстрее, порой обрывался и ладом своим напоминал что-то стародавнее, забытое нашим поколением. Долго не хотелось проснуться и вслушаться в отдельные слова песни: так радостно было оставаться во власти совершенно нового впечатления. Сквозь дрему я рассмотрел, что в шагах в трех от меня сидит несколько крестьян, а поет-то седатый старик с окладистою белою бородою, быстрыми глазами и добродушным выражением в лице. Присоседившись на корточках у потухавшего огня, он оборачивался то к одному соседу, то к другому, и пел свою песню, прерывая её иногда усмешкою. Кончил певец, и начал петь другую песнь: тут я разобрал, что поется былина о Садко купце богатом госте. Разумеется, я сейчас же был на ногах, уговорил крестьянина повторить пропетое и записал с его слов. Стал расспрашивать, не знает ли он еще чего-нибудь. Мой новый знакомец, Леонтий Богданович (Богданов) из деревни Середка Кижской волости пообещал мне сказать много былин".
Эта встреча в Шуйнаволоке заставила Павла Рыбникова проехать по Заонежью и в мае-июне 1860 года, он записал 80 былин от лучших сказителей – Леонтия Богданова, Козьмы Романова, Трофима Рябинина, Василия Щеголенкова, Никифора Прохорова. Роль былин для русского народа и дальнейшая активная деятельность молодого этнографа в "цифрах" была отражена в "Истории русской словесности, древней и новой", 1880 года, Алексея Галахова:
"Высшая ступень развития, достижимая для народной песни, проявляется в том, что носит вообще название героического эпоса, т.е. слова, сказаний о героях. Эти герои известны у нас под особым названием богатырей, а сказания о них называются у нас былинами.
Если мы обратим внимание (по главным, имеющимся у нас сборникам) на статистику былин про богатырей киевских, то окажутся следующие главные цифры:
из Московской губернии - 3
Нижегородской - 6
Саратовской - 10
Симбирской - 22
Сибири - 29
Архангельской - 34
Олонецкой - до 300
При этом, конечно, не надобно забывать, что громадный избыток былин Олонецкой губернии отчасти объясняется тем, что в ней, по особому случаю, особенно много собирали".
А вот что писалось о героях былин в начале 20-го века в "Истории русской словесности", 1903 года, Петра Полевого:
"Главное содержание эпических песен или былин, которыми очень богата русская народная поэзия, составляет рассказ о подвигах русских богатырей стародавнего времени, которые группируются в народной памяти около личности князя Владимира Красного Солнышка в «славном городе стольном Kиеве», который в былинах представляется не только центром «земли Свято-Русской», но чуть ли не центром всего света белого. Важнейшими из этих богатырей, — наиболее близкими к князю Владимиру, изображаются в былинах: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алёша Попович. Около каждого из подобных былинных героев скопляется целый ряд сказаний, составляющих темы отдельных былин; и в этих былинах каждый из поименованных нами богатырей является цельною, вполне определенною, типическою личностью.
Илья Муромец рисуется в былинах прямодушным и неподкупно-честным в своих отношениях и к князю Владимиру, и ко всем богатырям, своим сотоварищам. Как истый крестьянский сын, он несколько грубоват в своих приемах и речах, невоздержен в пированье и не прочь пошуметь и подраться во хмелю; но спокоен и справедлив даже и в порыве гнева. Он сильнее всех богатырей киевских, и отличен при этом некоторыми особенностями, которых не видим ни в одном из остальных богатырей, его товарищей; так мы знаем, что он получает силу от трех вещих старцев, которые предсказывают ему, что «смерть ему на бою не писана» — т.е. другими словами, дают ему право бесстрашно и уверенно вступать в битву с кем бы то ни было... И Илья свято хранить их завет и не щадить ни поту, ни крови в борьбе с врагами земли русской...
Прямою противоположностью Илье Муромцу является другой любимец князя Владимира Красного Солнышка — Добрыня Никитич, по роду принадлежащей к дружинной среде. Отличительною чертою Добрыни, кроме мужества и храбрости, является особая черта его характера — прирожденное важество, уменье говорить красиво и умно, уменье очаровывать своею любезностью. Глубоко-нравственным настроением отзывается одна из былин о Добрыне, в которой рассказывается, как он, уезжая в дальний поход, даль жене своей волю, по истечении известного срока, выйти замуж за кого ей вздумается, с одним исключением: «не выходи только за смелого Алёшу Поповича». Верная жена ждала своего мужа и долее назначенного срока, и всем отказывала; но, наконец, сдалась на уговоры князя Владимира и его супруги-княгини, которые и просватали ее именно за Алёшу Поповича. В самый день свадьбы возвращается Добрыня из дальнего похода, узнает обо всем, переряжается «удалым скоморошиной», берет в руки гуселки-яворчатые, и является на свадебное пиршество. Никем не узнанный, он садится сначала "на печке на запечьи", где есть место скоморошеское, и начинает наигрывать на своих гуслях. Его игра нравится, ее хвалят и оценивают по достоинству и приглашают «скоморошину» сесть поближе; потом приглашают сесть за стол. Он соглашается только с тем уговором, что ему предоставлен будет выбор места по его вкусу — и выбирает место как раз против своей жены. Подготовив ее темными намеками и иносказаниями, он, наконец, подает ей кубок, в который опустил свой перстень, и жена, узнав его по перстню, бросается к его ногам с мольбою о прощении... Жену он прощает, но обращается с горькою, укоризненною речью к князю Владимиру и его княгине, и эта речь проникнута глубоким сознанием собственного достоинства...
Говорил Добрыня, сын Никитинич:
«Что не дивую я разуму-то женскому,
Что волос долог, да ум короток:
Их куда ведут, они туда идут,
Их куда везут, они туда едут;
А дивую я солнышку-Владимиру
С молодой княгиней со Апраксией:
Солнышко-Владимир, тот тут сватом был,
А княгиня Апраксия свахою —
Они у живого мужа жену просватали».
И только уже закончив эту речь, Добрыня решается «поучить» Алёшу Поповича: берет его за «желты кудри, бьет о кирпичен пол», но и тут довольствуется лишь весьма снисходительною расправою, благодаря заступничеству Ильи Муромца, который является миротворцем между обоими богатырями.
Алёша Попович (следовательно, происходящей из духовного сословия) опять-таки живая противоположность и Добрыне, и Илье Муромцу. Отличительною чертою его нравственного типа является непомерная — и часто даже излишняя и неуместная смелость, молодечество, хвастовство своею удалью. При этом он неразборчив и в средствах, избираемых для достижения известной цели, и нередко прибегает к уловкам и даже к обману. "Не возьмет где силою, так возьмет хитростью"—говорить о нем Илья Муромец. В то же время Алёша и женолюбив, и не тверд в своем слове..."
Вот такие главные герои песен в том Шуйнаволоке, да и в нынешнем тоже.
А теперь предлагаю и вам, уважаемые геокэшеры, погрузиться в атмосферу былин (послушайте!).
