Жеребенок лежал на соломе, уткнувшись в обвислое брюхо матери, мелко подрагивал и громко чмокал, ища соски матери. «Жилец из него неважнецкий» - заключил ветврач после осмотра.
Новорожденного назвали Эпиграфом, впопыхах, не утруждая особенно фантазию, зато в полном согласии со строгими коневодческими правилами: отца жеребенка звали Эльбграфом, мать – Гассирой.
Вопреки мрачным прогнозам Эпиграф жил. Развивался он медленней одногодков, но, пересилив очередную хворь, ничуть не уступал им в жизнелюбии и дурашливом веселье. Живительный воздух приволья и обильный свежий корм окончательно излечили Эпиграфа. Он возмужал, оброс мускулатурой и, подражая взрослым, иссеченным шрамами самцам, приобрел степенный вид.
Конюх Ефрем и гнедая кобылка Форель стали его лучшими друзьями в конном заводе. Помня об их взаимной привязанности, Ефрем иногда в тихие летние вечера выпускал их двоих в леваду возле конюшни. До наступления темноты они паслись рядом, притихшие и довольные, лениво отмахиваясь от надоедливой мошкары и вздрагивали от волнения, если их головы случайно соприкасались в траве.
С приходом первого весеннего тепла конный завод ожил. Зачастили в конюшни тренеры, высматривая среди молодняка будущих чемпионов. У Эпиграфа было блестящее происхождение, поэтому многие тренеры с вожделением смотрели на него, мечтая заполучить его в свои сети, но их мечтам пока не суждено было сбыться: Эпиграф должен был пройти испытания в гладких скачках…
…Трижды приходил он первым к финишу, три раза оставался вторым, уступая шею, полкорпуса, не больше, в труднейшей борьбе. Он узнал, что его стремление превозмочь собратьев в силе и выносливости понятно человеку и что человек может быть помощником в этом деле. Он узнал, что бывают хорошие и плохие жокеи, что от них во многом зависит, быть ли Эпиграфу первым или глотать пыль, поднятую копытами соперников. Он узнал радость победы.
А потом пятилетний Эпиграф попал в Москву. Выездкой Эпиграфа занялись опытные, хорошо знающие дело, всадники. По результатам выступлений в соревнованиях Эпиграф опережал многих одногодков. Однако выступал неровно. Он мог с блеском исполнить каскад сложнейших элементов и сорваться на простейших. Его тренеру не терпелось довести подготовку до совершенства. Эпиграф валился с ног от усталости, пробовал протестовать, нервничал, горячился, всё чаще отказывался выполнять команды. Он терпеливо сносил боль, всё меньше и меньше реагируя на неё.
Нагрузки на тренировках продолжали расти. Коротких часов Эпиграфу не хватало, чтобы восстановить силы. Он готов был сорваться, озлобиться и никакое принуждение не вернуло бы его к жизни.
На краю пропасти удержала его встреча с Форелью, по которой он тосковал все эти годы разлуки. Едва дождавшись своего часа, Эпиграф, предельно собранный, ступил на манеж. Его выступление завершилось блестящей победой. Закрытый в деннике, Эпиграф до позднего вечера метался в четырех стенах, требуя, по праву, принадлежащей награды - свидания с Форелью. Он не прикоснулся к корму и продолжал буйствовать на другой день. К концу третьего дня он затих, так и не дождавшись желанной встречи.
На следующих соревнованиях Эпиграф выступил из рук вон плохо. Он выглядел апатичным и безразличным ко всему, как обманутый человек, столкнувшийся с вероломством. То же самое повторилось и в последующих выступлениях. Как-то поздним вечером Эпиграфа привели в лазарет. Поставили в станок, опутали ремнями…
…Два дня спустя боль притупилась. Эпиграф навсегда перестал горячиться, сник, потерял интерес к жизни. Эпиграфа отдали в конкур. Прыгал он мощно, обладая к этому природным даром, но часто забывал подбирать передние ноги и делал повалы. Из-за этой небрежности к нему потеряли интерес и конкуристы. Отданный в пятиборье, очень скоро получил травму и захромал. Его увели в самый дальний, самый темный денник и, как говорится, окончательно поставили на нем крест.
Судьба приготовила для Эпиграфа новое испытание. Взвесив все «за» и «против», учитывая происхождение Эпиграфа и его опыт, его начали готовить к участию в международных стипль-чезах.
Эпиграфа умышленно не приучали к какому-то одному всаднику – в Пардубице всякое может случиться. Разные люди – разные характеры. Но непременно по-доброму, без насилия. И большое, исстрадавшееся сердце Эпиграфа не могло долго оставаться без ответа.
…Пардубице встретил участников ненастной погодой. Эпиграфа записали в двух наиболее трудных стипль-чезах: на приз реки Волги и Большом Пардубицком.
Приз реки Волги Эпиграф выиграл, выиграл уверенно, словно всю жизнь тем и занимался, что участвовал в стипль-чезах. Призы за победы в скачках получают люди, но что они значат в сравнении с наградой лошади – правом продолжать род. И хотя человек, поторопившись, лишил Эпиграфа этой возможности, могучая сила инстинкта, разбуженная накалом противоборства, вскипела в нем с прежней страстью.
…С утра, не переставая, льет дождь – нудный, мелкий. Вода до краев переполняет канавы, рвы, лощинки. Пахоту развезло. Но в Пардубице скачек не отменяют и не переносят. Препятствия на дистанции стипль-чеза почти не повторяются. Ширина рвов – 2,5, 3 и сразу 5 метров. Четвертое препятствие, самое сложное и коварное на дистанции – Большой Таксис – пятиметровый ров, 2 м в глубину, перед ним живая изгородь из кустарника высотой и шириной 1,5 метра. Чтобы преодолеть это препятствие чисто, лошадь должна прыгнуть в длину не менее 10 метров.
Это препятствие Эпиграф крепко запомнил. Не забыл и через год и через два. Прыжок у него был удивительно рационален, рассчитан точно, как на логарифмической линейке. За это чехословацкие болельщики прозвали его «математиком»…
…Незабываемо красив был Эпиграф на церемонии награждения. Он чинно шел во главе кавалькады призеров, горделиво вскинув голову, разгоряченный борьбой и соседством недавних соперников.
Эпиграф был первым в труднейшей скачке в Пардубице и на будущий год и ещё год спустя, Эпиграф, хоть и не оставивший потомства, но подаривший миру конного спорта нечто более ценное – пример исключительной бойцовской страсти.
Источник:
Эпиграф. История лошади // Коневодство и конный спорт.-1987.- №5, 6, 7, 8, 10.
