«Орёл да Кромы первые воры, Елец всем ворам отец, Ливны всем ворам дивны, Дмитровцы воров не выдавцы, а Карачев на поддачу». Именно такая поговорка в различных вариациях возникла во времена Смуты про города, позднее объединённых в рамках Орловской губернии. При этом надо понимать, что «ворами» в те далёкие времена называли не того кто крал кошельки и имущество, а людей покушавшихся на государственную власть, бунтовщиков. Воры в современном значении этого слова прозывались «татями». Такое первенство в коллаборационизме орловчанам приписывается из-за необычайной отзывчивости местных жителей ко всяким проходимцам и самозванцам, заполонивших в те времена территорию Московского государства. События же под Кромами в начале XVII века способствовали падению династии Годуновых и восхождению на престол Лжедмитрия I.
XVII столетие началось «Великим голодом» 1601-1603 годов, вызванным многими причинами и прежде всего неурожаем вследствие «малого ледникового периода». Десятки тысяч людей сорвались с насиженных мест, дороги заполонили толпы голодных и обездоленных, не гнушавшихся разбоем и даже людоедством. В конце лета 1605 года вспыхнул крупнейший бунт первой трети XVII века, получивший название восстание Хлопка. Отряды беглых крепостных, под предводительством Хлопка Косолапого не выдвигая ни политических, ни экономических требований, усердно занимались грабежом и разбоем. По некоторым данным в этот период умерло до трети русских. Не было единства и в «номенклатуре» русского государства. Многие представители знатных родов считали нового царя узурпатором и убийцей Дмитрия Угличского.
На гребне волны возмущения и появился самозванец – Лжедмитрий I, объявивший себя законным наследником престола в лице «чудесно спасшегося» от смерти царевича Дмитрия Ивановича, сына царя Ивана IV Грозного. Это был, как полагают, Григорий Отрепьев, монах Московского Чудова монастыря, бежавшего в Польшу и нашедшего поддержку в лице некоторых польских магнатов, в числе которых был Юрий Мнишек, пообещавший отдать за него дочь Марину в случае успеха предприятия.
13 октября 1604 с небольшим отрядом сторонников, около 3600 человек, самозванец перешёл границу. То, что произошло дальше, можно назвать только чудом. При известии о появлении «законного» наследника ему открывают ворота города и присягают воеводы, а под знамёна стекаются толпы добровольцев. На сторону Лжедмитрия I переходят Чернигов, Путивль и Монастырский острог. Первый отпор самозванец получил у стен крепости Новгород-Северский, где он застрял всерьёз и надолго. Между тем, пока длилось Новгород-Северское противостояние, очаг восстания неуклонно расширялся: 23 ноября к мятежу присоединился Рыльск, а в последних числах ноября его примеру последовала Комарицкая волость с центром в Севске, 1 декабря взбунтовался Курск, 3 декабря в лагере самозванца стало известно, что «волость Кромы сдалась». Восставшие кромляне и мужики Околенской волости, Околенки село, через которое проходила прямая дорога из Орла в Карачев, двинулись в поход на Орёл. Орловские головы послали против бунтовщиков сотню Самуила Ладыженского, которая разнесла мятежников вдребезги, без потерь со своей стороны.
По указанию царя Бориса Годунова для подавления восстания в Кромах направили воеводу Фёдора Ивановича Шереметева. Вместе с ним «промышлять» над мятежным городком должны были воевода Иван Григорьевич Щербатов со мценскими служилыми, голова Истома Михнев и дьяк Григорий Желябовский. Кроме того в январе им придали стенобитную артиллерию, стоявшую в Карачеве: две мортиры «верховные пищали» и пушку «Лев Слободской» «с пушечными запасы». Кромы же в свою очередь были усилены самозванцем 400-500-ми донскими казаками во главе с атаманом Андреем Корелой. Всего в Кромах засело около четырёх тысяч человек.
Кромы считаются древнейшим городом Руси. Впервые он упоминается в Ипатьевской летописи в 1147 году в связи с событиями междоусобицы Новгород-Северского князя и коалиции Черниговских и Киевских князей. Кромской детинец XII-XIII располагался недалеко от впадения в реку Крому речки Недна на невысоком около 10 метров, округлом холме площадью менее 1-го гектара. С трёх сторон детинец омывала заболоченная речка Недна, а с четвёртой стороны к нему подступало Недненское болото. Детинец с материком соединяла седловина, искусственно углублённая и перекопанная рвом. Укрепления детинца, надо полагать, были срубными и с наиболее доступной юго-восточной стороны стояли на невысоком валу, здесь же, скорее всего, находились и проезжие ворота. Предположительно Кромы в XII-XIII веках имели и вторую линию укреплений – окольный город площадью около 1,5 гектара, также обнесённый земляным валом, рвом и частоколом. Обширный посад простирался от стен окольного города до устья Недны. В XII-XIII веках Кромы входили сперва в состав Новгород-Северского, потом в Черниговское княжество, а затем, скорее всего, вошли в выделившееся из него Карачевское княжество, а затем вполне возможно стали центром самостоятельного удела. Обстоятельства и время прекращения существования города неизвестны. Гибель его, судя по результатам археологических раскопок, не была насильственной. С резко возросшей опасностью татарских набегов, население, по-видимому, стало покидать его, уходя в более безопасные места на север. В результате Кромы запустели. После войны 1406-1408 годов Карачевское княжество вошло в состав Великого княжества Литовского и было преобразовано в наместничество, а кромские князья, надо полагать, перешли на службу к победившей стороне. Во второй половине XVI века Москва с целью противодействия татарским набегам активно приводит в порядок старые города и строит новые. Возобновляется Болхов в 1555 году, Новосиль в 1563 году, Ливны в 1586 году, Елец в 1592 году. Строится новый город Орёл в 1566 году. Вскоре дошла очередь и до восстановления Кромской крепости. Впервые она упоминается в росписи воевод «по украинным городам», датированной 15 марта 1594 года.
Вновь отстроенная Кромская крепость к моменту осады правительственными войсками имела три пояса стен и башен: Рубленный город (кремль), острог Завитай, примыкавший к кремлю, и большой острог, кольцом опоясывавший оба центральных укрепления. По-видимому, понимая тщетность противостояния осадной артиллерии, кромляне сожгли Большой острог и всю находившуюся в нём застройку, решив обороняться в лучше укреплённом Рубленом городе и остроге Завитай. И в том, что они "сели насмерть» очень скоро убедился Шереметев со своими ратниками. Лжедмитрий I прекрасно понимая стратегическое положение Кром, «колом торчавшие» за спиной Мстиславского и Шуйского посланных царём против самозванца, засевшего в Путивле, снаряжает несколько сот телег с грузом для осаждённого города, который сопровождает 500 казаков под началом путивльского сотника Юрия Беззубцева. Царские воеводы просто не ожидали подобной дерзости: Беззубцев благополучно провёл телеги с порохом и провиантом через весь правительственный стан, и осаждавшие опомнились только тогда, когда хвост обоза уже въезжал в крепостные ворота. Стало ясно, что наличных сил для овладения крепостью у Ф.И. Шереметева недостаточно. Мстиславский на помощь Шереметеву высылает подкрепление, но оно не помогло переломить ситуацию. Кромы по-прежнему держались.
Несмотря на победу правительственных войск под Добрыничами, двухнедельная осада Рыльска окончилась полным провалом. Мстиславский и Шуйский отводят войска на зимовку в Комарицкую волость в Радогощский острог. Сюда, взбешенный неудачами, царь Борис Годунов с «гневным словом» посылает окольничего Петра Шереметева и думного дьяка Афанасия Власьева. Выговор, во многом несправедливый, произвёл тяжёлое впечатление на войско: «Бояре же и вся рать, оскорбишаяся, в рати жь стало нестроение, мнение и ужасть от Царя Бориса. С тое поры многие начаша думати, как бы Царя Бориса избыть, а к тому окаянному Гришке служити». Повинуясь царскому приказу, воеводы двинулись на Кромы, под которыми беспомощно топтался Ф.И. Шереметев. 4 марта 1605 года армия Ф.И. Мстиславского и В.И. Шуйского подошла к Кромам и соединилась с полками Ф.И. Шереметева. Численность осаждавших таким образом составила, вероятно, около 30 тысяч человек. Ещё около 15-20 тысяч, приходилось на слуг и холопов дворян, князей и бояр и всяких чинов, обозную прислугу, торговцев и прочий люд. Не оправдавших ожидания Шереметева и Михнева отправили в Орёл, а воевода князь Иван Михайлович Барятинский, стоявший в Карачеве, получил приказ везти всю осадную артиллерию к городу и стать «не доходя Кром версты за три или четыре, где пригоже».
Осмотрев подступы к крепости и видя кромлян «крепкостояние», бояре «начаша умышляти, как бы тот град зажечь». Кромской кремль в это время года был почти неприступен. Он стоял в излучине реки Недна на невысоком холме, со всех сторон окружённом болотами, превратившимися с наступлением весны в непролазную топь. Судя по всему понадеявшись на болото, казаки его плохо охраняли. Ночью к Рубленому городу подошёл отряд наёмников иностранцев, корпус наемников состоял из немцев, шведов, поляков, литовцев числом около четырёх тысяч, и подожгли стены кремля. Он запылал, находившиеся в нём казаки в панике бежали в острог Завитай, а когда кремль догорел, наёмники заняли пепелище и закрепились на нём. Осаждённые оказались в очень тяжёлом положении. Мало того, что они потеряли прочную позицию, «и им бысть теснота велия», они потеряли возможность безопасного подхода к воде, так как фланговым огнём простреливалась вся долина Недны, протекавшей у подножия острога. Засевшие в кремле наёмники и стрельцы находились тоже не в блестящем положении. Из-за особенностей рельефа острог Завитай господствовал над Рубленным городом (кремлём), стены которого сгорели и вся территория кремля простреливалась. Помимо этого безопасная доставка подкрепления, пороха, продовольствия и прочего была возможна только через болота и разлившуюся реку. Но дальше произошло необъяснимое. Второй воевода Передового полка Михаил Салтыков. Не посоветовавшись с боярами, приказал оставить руины кремля, чем вызвал впоследствии подозрение в пособничестве. Тем не менее, здесь вряд ли идёт речь об измене, скорее всего виной стала недостаточная военная компетенция и видимо настойчивая просьба подчинённых о выведении их из под огня. Осаждённые немедленно заняли городище, окопались на нём, и выковырять их оттуда уже не было никакой возможности.
После неудачного штурма, осаждавшие сменили тактику, основную ставку сделав на мощь артиллерийского огня. В наличии у них было около 70 орудий. По словам иностранцев, некоторые из пушек имели столь большие размеры, что рослый ратник в полном вооружении, стоя внутри жерла на дне, с трудом мог дотянуться до его края. Пушечным огнём крепость была превращена в щепки и сметена с лица земли. В Кромах сгорело всё, что только могло сгореть. Но осаждённые не сдались, у них оставался только один выход, зарыться в землю, что они и сделали. По словам Конрада Буссова, «хроникёра» Смутного времени, «казаки вырыли вокруг всей оборонительной ограды снаружи и изнутри глубокие рвы. Из обоих рвов землю повыбрасывали наверх и сделали изнутри под оградой так много сквозных лазеек, что можно было, если нужно, мигом выйти и войти. Свои жилища казаки, подобно мышам, устроили тоже в земле, так что никакой пушкой их нельзя было потревожить. От наружного рва они прорыли к шанцам московитов маленькие рвы и прятались в них… Когда московиты приближались для схватки или посылали людей на штурм, казаки, как мыши, вылезали из земляных нор и храбро оборонялись, а если московиты начинали одолевать их, они живо через отверстия забирались снова во внутренний ров и ждали там преследования со стороны московитов, но тех мороз пробирал по коже, и они не хотели лезть туда…»
Осажденные не только отбивались, но и сами постоянно совершали дерзкие вылазки: «Каждый Божий день двести или триста пеших казаков с длинными пищалями делали вылазки из Кром, выманивая из лагеря некоторых охотников добыть себе чести, полагавших, что они верхами настигнут казаков, но казаки столь искусны в стрельбе из мушкетов и длинных пищалей, что не давали промаха и всегда подстреливали всадника или лошадь, и так каждодневно клали мёртвыми тридцать, пятьдесят, шестьдесят воинов из московитского войска, среди которых было много красивых дворян и были люди, искавшие себе чести; и пока Карела, атаман, был здоров, московиты не знали покоя: то внезапно нападали на них, то обстреливали, то глумились над ними или обманывали. Да и на гору часто выходила потаскуха в чём мать родила, которая пела поносные песни о московитских воеводах, и совершалось много другого, о чём непристойно рассказывать; и войско московитов к стыду своему должно было всё это сносить, и стреляли они из своих тяжёлых пушек попусту, ибо не причиняли и не могли причинить кому-нибудь вреда; в Кромах между тем беспрестанно трубили в трубы, пили и бражничали». Некоторый перерыв в активности кромлян случился лишь тогда, когда Карела. Получил достаточно серьёзное ранение.
Затянувшаяся осада, провалы штурмов и большие потери привели к тому, что армия стала постепенно разлагаться, поползли слухи о предательстве и измене. В правительственный стан постоянно проникали лазутчики, распространявшие действительные и мнимые слухи и распространявшие грамотки, и подмётные письма. Была налажена едва ли не регулярная переписка между Кромами и Путивлем. Многих гонцов ловили и вешали, но это помогало мало. По словам Исаака Массы, торговца голландского происхождения, описавшего события Смутного времени, «…всюду была измена, и в московском лагере дела шли не чисто, ибо воеводы не только не отправляли должности, но сверх того было заметно, что они сносились с Димитрием, хотя ещё не отважились на измену...» В довершении трёхмесячной осады в правительственном лагере вспыхнула эпидемия – «мыт» (дизентерия). Борис Годунов срочно отправляет в войска врачей и медикаменты, и эпидемию удалось загасить. Но 13 апреля 1605 года, произошло непредвиденное. Царь Борис скоропостижно скончался, скорее всего, от апоплексического удара (инсульта). Новый царь юный Фёдор Борисович одним из первых указов заменил командующих армией под Кромами: Мстиславского и братьев Шуйских отозвал в Москву, а на их место прислал князя Михаила Петровича Катырева-Ростовского и героя обороны Новгорода-Северского П.Ф. Басманова. Прибыв в лагерь, новые воеводы вместе с новгородским митрополитом Исидором привели ратников к присяге новому царю. Тем не менее некоторые воины во время общей сутолоки уклонились от церемонии крестоцелования. Да и многие из тех, кто принёс присягу, в последствии, «эту клятву соблюдали ровно столько, сколько голодная собака соблюдает пост».
Дальше начались «опереточные» события. Басманов, начавший жёстко наводить порядок, встал на путь измены. К этому моменту в московском стане в пользу самозванца созрел заговор, который возглавили князья Голицыны, под началом которых находился Передовой полк. Извещённый о готовящемся перевороте, Лжедмитрий I направил на помощь заговорщикам небольшой отряд численностью около 1000 человек, практически всё, что у него было. Рассчитывать на успех с такими силами не приходилось, и командир отряда Ян Запорский пошёл на хитрость. Он выслал к осаждённым лазутчика, «дав ему наставление, как должно поступать, если попадётся в руки неприятеля.» Гонец сделал всё, чтобы попасться, и при нём нашли письмо, где говорилось, что в передовом отряде, направленном самозванцем в Кромы, насчитывается 2000 поляков и 8000 русских, сам же Лжедмитрий I готов выйти из Путивля. Куда вот-вот должно подойти 40-тысячное польское войско. Эти известия значительно подорвали боевой дух и усилили смятение и растерянность в московском стана. Между тем заговорщики из правительственного лагеря снеслись с осаждёнными кромлянами и договорились о совместном выступлении, которое назначили на 7 мая.
В этот день «около четырёх часов утра кромляне, а также те, что были изменниками в московском войске, во главе со своим предводителем Басмановым, были настороже, и тот час помчался из лагеря на вороном коне всадник почти к самому кромскому валу, и то было сигналом, и тотчас кромляне, подобно быстрому вихрю, напустились со всех сторон на лагерь, так что ни часовые, ни кто другой не успели единого слова вымолвить, а меж тем в лагере перевязали по рукам и ногам всех начальников и отправили их с димитриевцами в Кромы, а те, что были в Московском войске, подожгли со всех концов собственный лагерь. Московиты, не знавшие об этом умысле, приведены были в такой великий страх, что некоторые побросали оружие, другие одежду и так быстро рассыпались в разные стороны, что на это нельзя было взирать без удивления. Меж тем приверженцы Димитрия тысячами перебегали на другую сторону; да и бежали так быстро, что мост через реку, текущую под Кромами, на котором стояли три или четыре священника с крестами, чтобы привести народ к присяге, что совершается у них целованием креста, этот мост погрузился, так что иные всплыли на верх, иные, думая побежать по воде, тонули, иные плыли верхом на лошадях, одним словом, было такое смятение, что казалось, земля и небо переходят; помимо того один бежал в свой край, другой в свою деревню, третий в Москву, иные бежали в леса; не разумея, что происходит, и стреляли и кололи друг друга, как разъярённые звери, и никто не знал, чего ради он побежал; один кричал: «да хранит Бог Димитрия», другой: «да хранит Бог нашего Фёдора Борисовича», а третий, никого не называя, говорил: «я буду служить тому, кто возьмёт Москву». Итак, большая часть войска предалась Димитрию, а те, что не передались ему, разбежались каждый своим путём, а многие во время бегства были обуреваемы страхом столь великим, что побросали дорогою свои повозки, выпрягли из них лошадей, чтобы бежать скорее, полагая, что их преследуют». «…гоньба и бегство через Москву продолжались три дня; и когда их спрашивали, чего ради обратились они в столь скорое бегство, они не умели ничего ответить; когда бояре кремлёвские хотели дознаться от них, они сварливо отвечали: ступайте сами туда и посмотрите…»
Кромские события впоследствии вдохновили Модеста Мусоргского, включившего в свою оперу «Борис Годунов», «сцену под Кромами», которой нет в одноимённой трагедии Пушкина. «На лесной дороге под Кромами происходит чёрт знает что: взбунтовавшиеся народные массы (бродяги, бабы) изловили боярина Хрущева и глумятся над ним, то «чествуя» как «вора доброго» (!) за то, что он у вора воровал, то венчая его со старухой, то упрекая в пособничестве преступной власти Бориса, о приходе которой возвещают Варлаам и Мисаил, между делом преодолевшие пешком около полутора тысяч километров от литовской границы до Москвы и от Москвы под Кромы. «Старцы» перехожие выдают такой текст, что по сравнению с ним обвинения Юродивого, брошенные в лицо Годунову на паперти Покровского собора, – просто детский лепет: Суд небес грозный ждёт/ царя злонравного,/ покарает душу злодейскую/ душегубца, людом проклятого/ за лукавство чёрное,/ за дела бесовские, неправедные.../ Рыщут, бродят слуги Бориса,/ пытают люд неповинный./ Пыткой пытают, душат в застенке/ люд неповинный, люд православный!
Через несколько дней после переворота князь И.В. Голицын со свитой прибыл в Путивль и принёс заверение в верности Лжедмитрию I, а князь Б.М. Лыков привёл войска в Кромах к присяге самозванцу. Лжедмитрий Iраспорядился распустить по домам царское войско, кроме тех, кто изъявил желание встать под его знамёна. «А стрельцов и казаков, приветчи х крестному целованию, отпустили по городам и от того в городех учинилась большая смута». Вскоре в Кромы со свитой и войском прибыл Лжедмитрий I. Из Кром самозванец двинулся на Орёл, который открыл ему ворота без боя. Победа или, если быть более точным, измена под Кромами способствовала падению династии Годуновых и восхождению на престол Лжедмитрия I, открыв ему дорогу на Москву, навстречу его кратковременному царствованию и бесславной гибели.
Текс описания по: Неделин В.М. Древние города земли орловской. Орёл. Вешние воды, 2012.
