Мела Зима, и Лето пело, Пестрела жизни кутерьма. Наверное, влюбленность в дело И есть Поэзия сама.
И подвиг жизни ежечасный, Поверх насмешек и зевот, Вдруг, в некий миг, вершиной ясной Встает из будничных забот.
Перемешав событий числа В один единственный успех, Судьба, исполненная смысла, Преображается для всех.
И в одинаковость пейзажа Привносит личный колорит. И даже времени поклажа Надоедать не норовит.
И снег Зимы, и песня Лета Переосмыслены в тиши На них оставлена примета Твоей возвышенной души.
И превращается соседство В родство с поэзией родной, Где в самом деле цель и средство Есть суть гармонии одной.
Где удивительное рядом, Для всех открыто и равно Где мир твоим обласкан взглядом, В мои глаза глядит давно.
Где мы с тобой застынем снова В лугах, молчание храня, Услышав пушкинское слово Под синим колоколом дня.
1973 Мих. Дудин
В феврале ударили 20-ти градусные морозы. И вечером потянуло к пледу, горячему чаю, книжной полке… Пролистывая книги, пришедшие из детства, увидел вдруг на титулах некоторых памятные экслибрисы: Михайловское, Тригорское… Вспомнились 80-е, когда в начале июня съезжались в эти места, наверное, десятки тысяч людей. Гости заполняли поляну, и Хранитель открывал Праздник поэзии.
В 1993 оборвалась ниточка, связывающая судьбы Хранителя и Поэта. Оборвалась? Из книги выскользнули старые билеты с портретом Хранителя… Нет. Просто жизнь перешла на новый виток, и история Хранителя стала частицей истории Пушкинских Гор.
«На похоронах Семена Степановича Гейченко, перефразируя хрестоматийную формулу о роли В.Жуковского в становлении Пушкина, я сказал: "Без Гейченко, как и без Жуковского, не было бы Пушкина".
Это не было славословием, приличествующим печальному моменту. "Хранитель Лукоморья", как при жизни называли самого прославленного директора Пушкинского заповедника, награжденного за свою истинно подвижническую деятельность Золотой Звездой, из пепелищ и руин отечественной войны, на холмах и в долах, перепаханных до неузнаваемости бомбами и снарядами, возродил в зримых образах, даже в звуках и запахах, в мельчайших подробностях эпоху одного из величайших наших соотечественников, вечную славу России.
В документальной повести "Хранитель" (С.П., Л, 1990) авторы пишут: "Сколько раз нам приходилось читать о находящихся в запустении и разоре памятниках культуры, заповедных местах, дорогих для русского сердца. И сразу вздох – сюда бы Гейченко!"
Так кто он, русский дед Семен с малоросской фамилией? Петергофец, родившийся в 1903 году от потомка запорожца и псковско-новгородской матери, музейный работник по образованию и инвалид Великой Отечественной войны. При том – личность во многих отношениях сверходаренная, мастер на… всю оставшуюся от ранения руку, целеустремленный, смелый, даже отчаянно бравый по-гусарски, враг чинопочитания, не притязательный к удобствам жизни.
Таким я его застал в семидесятишестилетнем возрасте. В названной книге читаем: "Гейченко – фигура не только уникальная, но и легендарная. Настаиваем на этом слове, сняв лишь налет экзальтации и некоторой мистики. Ведь многие едут сегодня в Пушкиногорье не только для того, чтобы приобщится к миру поэта, но и в надежде увидеть знаменитого хранителя Святогорья".
С такой надеждой вошел и я летом 1989 года в усадьбу Михайловского. И чудо (вместе с чудом сказочного фасада господского дома)! – с крыльца служебной избы сбегает высокий сухощавый старик в белой кепке и пустым рукавом рубашки, левым. Смотрит пытливо, без церемоний: "Кто?". Называюсь. "А, отец Сергий? – вспоминает Гейченко мои письма. – Айда ко мне".
Директорский дом тут же. Живой царственный петух на столбе сторожит дверь. За ней – пестрый теремной мир: колокола, самовары, книги, всякая музейная мелочь в огромных количествах. Семен Степанович щедро наградил меня тогда ворохом печатных и рукописных реликвий, переданных мною Обществу имени Пушкина, что во Львове. Некоторые бумаги и вещицы храню под рукой до сих пор. Храню и голос: "Отец Сергий". Так Гейченко звал меня вплоть до последней встречи в печальном 1993 году, когда он, девяностолетний стоял (нет, уже бессильно сидел) на пороге вечности…
О С.С. Гейченко написаны горы статей, воспоминаний, книг. Что добавить к образу, который зримо присутствует до сих пор в зеленом "четырехугольнике": Святые Пушкинские горы (могила поэта) – Тригорское – Михайловское – Петровское. Он вмещает в себя рощи и парки, селения с господскими домами, речку Сороть, озера Кучане и Маленец, пруды, часовни, мельницы, "три сосны", "дуб уединенный", "дорогу, размытую дождями" – выплывший к нам из небытия, как из тумана забвения, пушкинский мир, будто сказочный "лукоморский" парусник с кормчим-Гейченко у рулевого весла.
Да, сказать новое слово о покойном Семене Степановиче весьма не просто. Не знаю, повторюсь ли, или буду первопроходцем в мысли, что самый знаменитый (у нового самобытного директора Г.Василевича все впереди) хранитель Лукоморья – из рода Михайловских домовых. Вспомните, у Пушкина:
Поместья мирного незримый покровитель, Тебя молю, мой добрый домовой, Храни селенье, лес и дикий садик мой, И скромную семьи моей обитель! Да не вредят полям опасный хлад дождей И ветра поздного осенние набеги; Да в пору благотворны снеги Покроют влажный тук полей! Останься, тайный страж, в наследственной сени, Постигни робостью полунощного вора И от недружеского взора Счастливый домик охрани! Ходи вокруг его заботливым дозором, Люби мой малый сад, и берег сонных вод, И сей укромный огород С калиткой ветхою, с обрушенным забором! Люби зеленый скат холмов, Луга, измятые моей бродящей ленью, Прохладу лип и кленов шумный кров — Они знакомы вдохновенью.
(А.С.Пушкин «Домовому»)
Я верю: это о Гейченко. Да, да, уже в 1819 году юный поэт Саша Пушкин уловил в домашнем шорохе, в неясных вздохах, тихом смехе, покашливании, осторожных шагах за стенами дома своего вечного хранителя и покровителя, ласкового, преданного Домового, у которого еще не было имени, но теперь мы знаем: этот Домовой – Семен, Семен Степанович, Гейченко. Он и сегодня бродит по Михайловскому, все сторожит.
Прислушайтесь, когда будете там.»
(Сергей Сокуров (писатель), 18.02.03)
В канун 14 февраля, дня рождения Хранителя, когда на берегах Сороти 20-ти градусные морозы, приезжайте в эти места. Возьмите в руки после экскурсионного дня книгу рассказов Семена Степановича «У Лукоморья»… и тихий голос Хранителя поведает Вам немало тайн.
