Монашеская коммуна [TR/3720]

87 лет назад здесь началась новая жизнь, и с каждым годом распахивались дополнительные десятины земли, строились дома, росло число коммунарок. Спустя 10 лет прошли аресты, и только недавно первомайские краеведы узнали причину расцвета и гибели Захарьевской коммуны. Мода на коммуны, возникшая среди крестьянской бедноты, добралась в 1921 году и до первомайской деревни Захарьево. Советская власть благожелательно относилась к этой затее, потому что экономика страны была в полном параличе после гражданской войны, жизнь в городах едва теплилась, а сельское хозяйство было загнано в тупик грабительской продразверсткой. После сильнейшей засухи и голода и отмены продразверстки и других ограничений военного коммунизма и начали создаваться коммуны, хотя это и было пустой затеей. Большинство коммун развалилось, а вот Захарьевская коммуна не только жила, но и процветала. А секрет был не только в том, что коммуна была женской, но и в том, что это была духовная община. Именно здесь часто останавливался архимандрит Никон, настоятель Павло-Обнорского монастыря, когда приезжал в Исаковский женский монастырь, где был духовником. Встречаясь в Москве с патриархом Тихоном и понимая, какое трудное время наступило для верующих и церкви, он получил благословение от патриарха на создание тайного монастыря. В 1921 году в деревне Захарьево в старой церковной сторожке поселилось 7 девушек, все они были духовными дочерьми отца Никона. Церковная земля была передана учительнице Захарьевской школы Анне Александровне Соловьевой и двум ее теткам, дочерям бывшего пономаря церкви. Соловьева и возглавила общину, которая стала быстро расти: в 1926 году было 68 человек, в 1930-м - 104 члена. По благословению отца Никона в нее приходили девушки, женщины, вдовы, многие были из семей духовенства. В общине вели строгий монастырский образ жизни, много молились и трудились. Но для всех посторонних это была сельскохозяйственная артель. До 1927 года отец Никон часто приезжал в общину, жил неделю-две, указывал место для новых полей и строительства. В области это было одно из лучших хозяйств. В хозяйстве было 6 лошадей, 13 коров, телята, овцы, свиньи, птица. Артель организовала подсобные производственные промыслы: валяно-сапожную мастерскую, кирпичный, дегтярный и кожевенный заводы, швейную мастерскую и бараночный курень. Чистая прибыль за год составила 2686 рублей. По настоянию отца Никона женщины написали письмо Надежде Константиновне Крупской, рассказали о своих делах и попросили разрешения назвать артель ее именем. Крупская согласилась, помогла получить кредит в пять тысяч рублей, на которые был куплен трактор. В коммуне создаются фиктивные ячейки ВКП(б) и комсомольская. Чтобы сохранить общину и крепкое хозяйство, коммунарки всячески скрывали свою веру, а хозяйство коммуны росло. В 1930 году коммунистка-трактористка Анна Смирнова подняла 200 гектаров целины, на фермах было до 40 голов породистого скота, столько же телят, более 150 бельгийских кроликов, полтысячи кур, даже завели инкубатор на 17000 яйцемест. В поселке было 11 добротных домов, 3 скотных двора, ветряная мельница, вечером поселок освещался электрическим светом от собственного движка. Планы у коммунарок были большие. Но всему приходит конец. В конце 20-х годов в верхушке ВКП(б) завершился спор, как строить социализм и что строить: колхозы или коммуны, как организовывать и оплачивать труд. Победила линия Сталина на ускоренную индустриализацию и насильственную сплошную коллективизацию. Коммунам в новой линии места не было. Они должны были сойти со сцены, так как имели рыночные отношения с государством. При них нельзя было заставить тружеников земледелия работать бесплатно за палочки-трудодни, как это стало возможным в сталинских колхозах. Коммуны начали превращаться в колхозы, а тех, кто не соглашался, объявляли врагами народа. В 1929 году коммуне предложили объединиться с колхозом «Новая деревня». На собрание, посвященное этому поводу, коммунарки пришли, но когда руководитель коммуны Анна Соловьева предложила соединиться и проголосовать «за», никто ее не поддержал. После этого все дружно встали и ушли, но предчувствие беды не покидало их. С этого момента за коммуной был установлен особый надзор, начали создавать агентурное дело. Отец Никон приезжал в общину тайно на Пасху и на свой день ангела, совершил тайную литургию и молебен, после чего был праздничный обед, пели духовные песни, читали стихи. В конце 20-х годов начались массовые репрессии против духовенства, всех верующих объявили врагами народа. Фальсифицирование агентурных и следственных дел производилось централизованно, по указанию сверху. Арестованные священники и монашествующие обвинялись в организации контрреволюционных церковно-монархических, повстанческо-террористических групп. Именно религиозный характер Захарьевской коммуны и послужил причиной ее разгрома. Первые аресты и допросы начались в апреле 1931 года, несколько коммунарок, в том числе и Соловьева, попытались скрыться, но все были арестованы. Обвинительное заключение, составленное на 21 листе, «доказывало» контрреволюционную деятельность группы, руководимой архимандритом Никоном. Вскоре 17 коммунарок предстали перед судом, 13 апреля 1932 года Соловьева, Патокова и Смирнова внесудебным решением комиссии ОГПУ были осуждены по статье 58 п.10, 11 и приговорены к заключению на 5 лет. Остальным было назначено три года лишения свободы, и свой срок коммунарки отбывали в лагере-совхозе управления НКВД в городе Иванове. После освобождения из мест заключения коммунарки не имели права вернуться в Захарьево. Дочь священника Мария Алексеевна Благовещенская (в коммуне - монахиня Анна), освободившись из мест заключения в 1934 году, служила псаломщицей в церкви села Никола-Колокша Рыбинского района и продолжала помогать архимандриту Никону, скрывавшемуся от следствия, связываться с его духовными чадами. В 1937 году ее повторно арестовали, обвинили в активном участии в контрреволюционной подпольной группе церковников и приговорили к высшей мере наказания - расстрелу. Реабилитирована в 1989 году. После войны в Захарьеве продолжали жить и работать около 30 коммунарок. Работали в хвост и в гриву как в своем хозяйстве. Никто из них так и не вышел замуж, все похоронены на Захарьевском кладбище. Последней жительницей была Елена Васильевна Проворова, которая через много лет рассказала все как было. Найдено и дело № 5359, в обвинительном заключении которого сказано о вскрытии заговора и ликвидации захарьевских контрреволюционерок. Последним коммунаркам, жившим в Захарьеве, помогали кукобойские школьники. Сейчас деревня еще стоит, но дома покосились и развалились, угадывается даже мельница, построенная коммунарками. Стоит и по-прежнему поражает своей красотой и Захарьевская церковь. Использованы материалы из статьи Людмилы Урб. «Мельница в захарьево».