Археологическая сенсация затерялась на границе Нязепетровского района, неподалеку от Нижнего Уфалея, Долгобродского водохранилища и затерянного в лесу мертвого села Шигир. Здесь, на болотистых берегах реки Уфа, найдены руины завода. А упоминаний о нем в архивах нет. Завод-фантом. Завод-загадка.
Археологи объясняют историческое недоразумение ошибкой, вкравшейся в документы. В архивах значится строившийся в 1762 году Азяш-Уфимский завод. Однако и располагаться он должен был совсем в другом месте, выше по реке, при впадении в Уфу речки Азяш. (Заводы в то время называли по рекам, на которых они строились). Развалины, найденные археологами, должны были называться Шигирским заводом или Шигир-Уфимским. В результате до сих пор бытует версия, что не попавший в архивы завод был "спрятан" специально, чтобы не платить государству подати.
Что сегодня представляет собой территория бывшего мощного завода? Практически вся площадь покрыта густым лесом, кустарником, поваленными деревьями. Очищена только малая часть заводской территории. Все остальное - сырые дебри. Наиболее крупный объект заводского комплекса, более или менее сохранившийся, - плотина, которая перекрывала Уфу и служила основным энергетическим гидроузлом предприятия. В плотине найдено три прореза, через которые вода шла в так называемые напружные каналы. В каналах располагались колеса с лопастями, вращаемые силой течения воды. От колес отходили механизмы, которые приводили в движение машину для распилки бревен, раздували горны кузнечного и доменного цехов.
Завод работал безостановочно. В глубине таежных лесов выплавлялись железные и чугунные болванки, которые затем расплавляли и превращали в пушки, железные брусья и швеллеры. Все это свозилось на пристань, расположенную в 3-4 километрах от завода на берегу Уфы. Именно отсюда уходили караваны со знаменитым демидовским железом в Нижний Новгород, откуда товар расходился по всей Европе.
Пришедшие вместе с пугачевским бунтом башкиры сломали все, что можно было сломать, сожгли завод и ушли в тайгу. Освободили свои земли от ненавистной русской "оседлости". После подавления бунта завод так и не возродился.
Специалисты смотрят на руины по-другому: большая удача, что просуществовавший не более 14 лет завод сгорел. Зато сегодня он представляет огромную ценность для истории Южного Урала.
Уникальность Азяш-Уфимского завода в том, что это единственное демидовское предприятие, остатки которого дошли до нас в первозданном виде. Все уральские заводы того времени были уничтожены или не сохранились потому, что на их месте отстраивались новые корпуса, на смену старым механизмам приходили новые. От первых заводов, например от знаменитых металлургических Кыштымских, не осталось и следа, поэтому находкой в таежной глуши сразу же заинтересовались археологи всего мира, и найденный завод был занесен в список индустриальных памятников ЮНЕСКО.
Три индустриализации
Размышления по поводу судьбы Азяш-Уфимского завода Никиты Демидова, и не только
Азяш-Уфимский завод Никиты Демидова. Завод несчастный, ничего не давший, кроме убытков. Судьба такая: Демидов долго строил, а Пугачев сразу сжег. И - двести лет таежного небытия и безвестия. Время медленно, но верно стирало его с лица земли. Но не стерло. Не успело. Несколько лет назад с челябинскими археологами я ездил туда - пять часов добирались мы по бездорожью на трех ведущих осях. И первое, что увидели, - завод, заросший опятами. На его месте - лес. На плотине - огромные сосны и ели. Запомнилась прекрасная пихта с раздвоенной вершиной. А перед плотиной и за ней - болота, дебри, заросли папоротника, занавеси хмеля...
Что нам теперь Азяш-Уфимский завод Никиты Демидова? Интерес - чисто исторический?
Такого нет интереса - чисто исторического. Мы хотим знать, как жили наши предки когда-то, чтобы понять, как нам самим жить теперь. "Чистая" история, если и возможна, то вроде некой странности, причуды. У прошлого мы учимся, потому что учиться больше не у кого. У будущего не поучишься. "Никому не нужный" Азяш-Уфимскмй завод, оказывается, поучителен. Из его истории извлекается вполне односмысленная мораль.
Недавно вышла книга "Первые дeмидовcкиe заводы нa Южном Урале". Трех челябинских историков - В. Свистунова, Н. Меньшенина и Г. Самигулова - надоумил написать ее именно факт извлечения из небытия Азяш-Уфимского завода. А меня она навела на некоторые размышления, о которых я успел уже поговорить с одним из авторов книги - Николаем Михайловичем Меньшениным.
Его первый комментарий: "То, что Азяш-Уфимский завод был расположен очень глубоко в коренных землях башкир, и то, что после сожжения он не был восстановлен, - это донесло до нас максимальное количество информации о железоделательных заводах России того времени. Сохранились первоначальная планировка, фундаменты плотины, доменного корпуса, кузнечных фабрик и так далее. Это единственный на территории России завод XVIII века, на котором не было последующих перестроек".
Уже три столетия Россия спорит об одном и том же и не может найти ответ на один и тот же вопрос: кто всех милее нашей экономике? Может быть, все началось с императора Петра в начале XVIII века, когда первые казенные заводы быстро одряхлели, не оправдав возлагавшихся на них надежд, и следовало что-то предпринять? Необходимы были идея и человек, способный ее "поднять". Идея, как обычно, возникла от противоположного: если казна не способна взбодрить свои заводы, надо отдать их частнику. А когда возник спрос на частника, он тут как тут - Никита Демидов.
В 1719 году были приняты так называемые берг-привилегии. Россия объявила Горную свободу. Власть настроилась так и сяк поощрять частную инициативу в горном деле: пожалуйста, кто хочет и кто может, где угодно ищите руду, приобретайте леса и земли, стройте заводы, завозите и приписывайте крестьян - вам все позволено.
И заводы стали расти как грибы. В том числе и, прежде всего, на Урале, на башкирских землях. Пик этой индустриализации пришелся на середину XVIII века. С 1744 по 1758 год, всего за четырнадцать лет, на территории Башкирии появилось 40 заводов.
Замечательно! Россия получила свое железо. И очень дешевое. И так много, что хватало и на вывоз. Европа, даже Англия со Швецией, приняла и признала русскую марку. Полный успех! Лучшего и не пожелать. Все довольны. Николай Меньшенин: "В то время железо было основным импортным товаром. И оно ввозилось как раз в те страны, которые традиционно были производителями железа. Благодаря уральской промышленности Россия и вырвалась в ряды ведущих европейских держав". Державе хорошо. И у заводчиков сумасшедшие прибыли. Они строят роскошные дворцы, удивляют двор баснословными подарками, делают себе имена щедрых меценатов. Успешнее всех, разумеется, Демидов и его сыновья. Но появились и другие промышленники.
Самым продуктивным для горной отрасли стал 1759 год. И как раз в этом году Никита Демидов получил разрешение строить Азяш-Уфимский завод. Казалось бы, когда еще расширять производство, как не в пору, когда оно идет в гору. Но... Где-то что-то уже произошло. Точнее, что-то произошло в высших сферах. Какая-то перемена. Еще подспудная, но почему-то внушающая беспокойство, тревогу. Еще ни тучи, ни грома с молниями, ни ливня, а уже изменилось атмосферное давление. И ветер подул с другой стороны...
Года два завод на реке Уфе строился споро, а потом работа застряла. Не хватало рабочих рук. А те крестьяне, что были, загнанные в таежную глушь, роптали, отказывались работать. К тому же вдруг выяснилось, что земля под заводом - спорная. Подумаешь, казалось бы, спорная... Когда Демидова останавливали какие-то споры? Но на этот раз - остановили. Плюс ко всему, откуда ни возьмись, указ, запрещающий покупать к заводам крепостных крестьян. И тут же еще один, уже лично Демидову запрещающий строить Азяш-Уфимский завод. И в каких выражениях!.. "Часто реченного дворянина Демидова к строению на показанных речках Азяше и Кеолиме, також в рубке лесу и протчего... не допускать". В таких интонациях власть прежде с Демидовым не изъяснялась. Такое впечатление, что "часто реченный" Демидов всем надоел. Короче, то все позволялось, а теперь пошли запреты.
Николай Меньшенин: "Насчет спорной земли было долгое судебное разбирательство. Наш историк Вячеслав Михайлович Свистунов несколько лет искал материалы по этому делу. И он выявил, что спор о земле был одной из причин запрещения строительства Азяш-Уфимского завода".
В 1770 году получил огласку проект Оренбургского губернатора И. Рейнсдорпа, в котором он доказывал правительству, что 40 заводов "является достаточным и что на этом надо остановиться". Губернатор предупреждает: "Если и дальше развивать строительство заводов в Оренбургском крае, то может наступить полное истребление лесов".
Николай Меньшенин: "Я думаю, Рейнсдорп был одним из просвещенных общественных деятелей той эпохи. Его записка отражает взгляды наиболее прогрессивных людей. Тех, которые задумывались уже и об экологии".
Казалось, все объединились против заводчиков - и крестьян-ский ропот, и башкирская ненависть, и властная неприязнь.
Николай Меньшенин: "Заводчиков начинают преследовать несчастья. То пожар, то наводнение. Наконец, пугачевщина. К тому же если кто-то из внуков Демидова еще интересовался делами, то правнуки отошли от них напрочь".
К концу XVIII века наступило разочарование Демидовыми, другими заводчиками и вообще частными заводами. И Демидовы покинули Урал. Их время кончилось.
С высоты лет можно только удивляться тому, что в России не ждали Пугачева. Что его бунт был будто бы вне логики. Что якобы он не имел причин. Ведь это были, можно сказать, годы процветания. И вдруг... Никто не хотел знать, что чем лучше заводам, тем хуже крестьянам. Что заводам было так хорошо именно потому, что так плохо было крестьянам. Что прибыли хозяев были так высоки, а железо так дешево именно потому, что крестьян обрекли на нищету. Да, крестьяне несколько десятилетий терпели нужду, бесправие и гнет. И могло показаться, что будут терпеть всегда. Но, с другой стороны, не очень много ума надо, чтобы постигнуть ту простую истину, что крестьяне были поставлены в условия, которые нельзя назвать естественными, человеческими. Что это - временно. Что только временно можно иметь успех, привязав крестьян к заводам канатами, цепями и кандалами.
Так и случилось. Сначала крестьяне роптали, потом убегали, отказывались работать. А когда объявился Пугачев, все бросились к нему.
В огне пугачевской войны до-тла сгорел и новенький, с иголочки, Азяш-Уфимский завод, затеянный, казалось бы, в пору подъема и процветания, а на самом деле обреченный на погибель. И он сгинул, о чем, кажется, никто не пожалел и даже не вспомнил.
За внешним благополучием, обманчивым и усыпляющим, часто прячутся, набирая силу, угрозы, которые застают общество врас-плох. Нельзя сказать, что эти угрозы так уж скрытны, скорее, их не хотят видеть, не хотят "нагружаться", утруждаться ими.
Николай Меньшенин: "Это свойство человеческого характера - не учитывать ошибки предшествующих поколений. Эксплуататорский класс очень долго не замечает угрозы, нависшей над ним. Поэтому мы так часто наступаем на одни и те же грабли. А что сегодня? И сегодня социальная политика государства всего лишь декларация".
Уже после Пугачева, в 1782 году, власть отменила все привилегии заводчикам. Так ушла в прошлое Горная свобода России.
XVIII век был веком феодальной индустриализации в России. На первый взгляд, она была успешной. Но чей это был успех? Власти, давшей частным лицам Горную свободу? Частных владельцев, удачно вложивших свои капиталы? Крестьян, которые своим трудом построили заводы, подобные Азяш-Уфимскому? Или это был успех башкир, отдавших "за так" свои леса и реки на благо индустриализации?
Успех-то успех, но какой ценой. "Если труд крестьян - "за пятак", если земля, леса и недра - "за так", то, простите, всякий дурак даст дешевое железо. В его себе-стоимости было много феодального насилия. Насилия, в котором частные владельцы не знали удержу. На казенных заводах гнет был, пожалуй, слабее. Необузданный разворот частного предпринимательства дал России дешевое железо и иллюзию процветания, но при этом накопил горы социального зла и вулканы крестьянского протеста. Ответом на насилие было насилие.
Феодальная индустриализация XVIII века - родная мама Емельяна Пугачева. Гражданская война - как плата за подъем и расцвет?
Весь следующий, ХIX век Россия продолжала спорить о том, какой экономике отдать предпочтение - частной или государственной.
В XX веке спор как будто решился крутым поворотом к государственной собственности. Частник был отменен вообще. И началась вторая, на этот раз социалистиче-ская индустриализация. Тоже не без насилия. И тоже за счет крестьян.
Теперь, уже в ХХI веке, еще один поворот. И не какой-нибудь, а ровно на сто восемьдесят градусов: частник - все, государство - ничто. На этот раз пропал не какой-то Азяш-Уфимский завод, а вся промышленность. На пороге, судя по всему, третья индустриализация. Не за счет крестьян. Крестьян уже нет, их извели. Теперь - за счет рабочих, бюджетников, пенсионеров. Как и прежде, за счет бедных. Ах, Азяш-Уфимский завод, ничему ты нас не научил...
Нет ничего проще, чем бросаться в крайности. Но там, на краях, не вся правда. Всей правды, наверное, нет нигде. Может быть, ее больше между краями? Но держать середину - это большое искусство. Проще броситься в крайность...
Михаил ФОНОТОВ
Сопка. Река. Плотина. Завод
Шигир - новое слово в истории Южного Урала
Шигир, он близок. От Челябинска, если прямиком, каких-нибудь сто километров. Где? В какой стороне? Да за Увильдами, к северо-западу от озера. Как раз в хвосте Долгобродки, водохранилища, обещающего Челябинску воду.
Шигир, он далек. К нему нет дорог. Не всякий вездеход одолеет последние два десятка верст. На трех ведущих осях мы пробирались к нему пять часов. Людей на Шигире нет. Тем он, может быть, и интересен.
Тут все - от Шигира. Река Шигир, приток Уфы. Чуть ниже - речка Шигирка. Урочище Шигир. Две Шигирские сопки - Большая и Малая. Шигирское болото. Шигирская поляна. Шигирская переправа. Село Шигир, бывшее. И даже Шигирское поселение - древнее.
Как раз там, где речка Шигир впадает в Уфу, чуть ниже, у подножия Малой Шигирской сопки и прячется Шигирский завод.
На поляне у завода мы прожили одну сентябрьскую неделю. Мы - это археолог Сергей Боталов (директор археологического предприятия), археолог Николай Меньшенин (центр по охране исторического и культурного наследия), Евгений Лялин (заместитель Боталова), художник Анатолий Федоров, учитель Виктор Робош, фотографы Сергей Арканов и Александр Кондратюк, тележурналистки из "Восточного экспресса" Елена Маркова и Нина Пырьева, водители Игорь Слепухин, Юрий Побегайло и я.
* * *
В последний вечер, уже в сумерках, за ужином (была тушеная картошка с грибами), когда над плотиной повисла и высветилась половинка луны, кто-то заметил под луной звездочку, которая торопко миновала ночное светило, скользнула по склону сопки и скрылась за ее вершиной.
Космический спутник над демидовским заводом сразу же отмерил дистанцию в два с половиной века. Не так и много, но на расстоянии в 250 лет открывается то, что было скрыто доселе.
Знаете ли вы, что плотины строили плотники?
Знаете ли вы, что демидовские заводы были деревянными?
Знаете ли вы, что железо возникло из дерева?
Все дни на Шигире меня преследовала одна мысль: современная индустрия выросла из природы так же точно, как, допустим, дерево вырастает из земли.
Плотник у Демидова был первым работником. Какая плотина без плотника? Сперва надобно нарубить срубы ("свинки"), выставить по всей длине плотины, потом засыпать их глиной. А вешняк, по которому сбрасывается вешняя вода, и лари, по которым вода подается к колесам, надо обшить лагами, досками, чтобы потоком не размыло глину.
Но и сам завод стоял на бревнах. Вместо фундамента ставилась бревенчатая решетка в четыре наката, поверх которой устилался пол. Корпус цеха (фабрики) тоже был деревянным. К примеру, что в молотовой фабрике из железа? Разве что сам молот. Так же и другие фабрики - укладная, плющильная, колотушечная, якорная. И пильная мельница, и рудный двор, и кузницы. Деревянными были колеса, трубы, мехи, желоба, всякие брусья, стропила, косяки, клинья, тес, сваи и даже бабы для битья свай.
Вместе с плотиной и заводом строились жилые дома, магазины, госпиталь, гостиный двор, церковь, школа, тюрьма. Так что "социалка", привязанная к предприятию, имеет давние, изначальные традиции. Не нужно доказывать, что социалка тоже была деревянной, из лесу, вестимо. Остается сказать, что лес давал заводу топливо - уголь.
В итоге так: руда, глина, известь, всякий камень - из природной кладовой, уголь - из лесу, из лесу же - все постройки, из реки - сила, энергия. Плюс человек с лошадью. И все - рядом, на месте. Бери и строй. Таков демидовский завод.
Лес, вода и огонь. Деревянные, стоящие на воде, заводы очень часто горели и сгорали.
Те делавшие железо уральские заводы сами-то железа имели не больше, чем наконечник у стрелы и лука.
* * *
Завод зарос опятами. Грибы растут на бревнах, на мхах, которые покрыли бревна пружинистыми дорожками. Что грибы - на бревнах растут деревья. Огромная ель возвышается там, где некогда, возможно, располагалось водяное колесо. Ее толстые корни протянулись по бревнам. А внизу - темная вода на полтора метра.
Плотина угадывается. На ней стоят высокие, стройные, здоровые, невиданной красоты березы, осины и сосны, среди которых выделяется густая, темно-зеленая пихта с раздвоенной вершиной. Приметливый глаз вычленит плотину с ее некогда прорванными ларями и вешняком. А сам завод природа спрятала. Его территория - не иначе как заболоченный лес, украшенный зарослями папоротника и занавесями хмеля.
Из природы завод вышел, в нее же и ушел.
Этим летом старшеклассники одной из челябинских школ под присмотром археологов расчистили часть заводской территории от леса и мхов. И открылась бревенчатая решетка. Над водой лишь один венец, остальные - в воде, а воды - полтора метра. Археологи предполагают, что обнаруженная решетка насчитывает три-четыре наката. Это - фундамент, на котором стояла какая-то фабрика, пока неизвестно, какая.
Фабрика сгорела, как и весь завод: тут и там попадаются уголья, обгоревшие бревна и доски.
Что там, на дне, в жутковатой черноте, под бревнами? То, что не сгорело, упало на дно и лежит там, ждет своего часа. Тайник надежный. Что хорошо - вода консервирует лучше, чем воздух: бревна, покрытые водой, прекрасно сохранились. Что плохо - вроде бы настал час открыть тайник, но сразу из него ничего не взять.
В свое время вода по ларям подавалась на рабочие колеса, а с них сбрасывалась в отводные каналы. Каналы сохранились. В них те же полтора метра воды. Как выяснилось, уровень в "бассейне" держит, на метр и более, каскад бобровых плотин.
Природа осваивает, переиначивает на свой манер, возвращает себе то, что сотворено человеком, так, чтобы и следа не осталось от его вмешательства.
Очищена только малая часть заводской территории. Все остальное - сырые дебри. Здесь предстоит пилить, корчевать, выносить стволы, рубить мелколесье, снимать мхи, открывать доступ к руинам. Работы не на один год.
* * *
Шигирским завод назвали археологи. Его истинное имя неизвестно. Возможно, это Азяш-Уфимский завод. Есть документ, который позволяет такое допущение. Документ относится к 1762 году. Называется он так: "Ведомость, составленная в Кыштымской заводской конторе о строящемся Азяш-Уфимском железоделательном заводе Н.Н. Демидова". К ведомости "руку приложил" приказчик Иван Селезнев.
Документ фиксирует, "коликое число при том заводе имеется разного расчатого строения" и сколько приготовлено припасов и материалов.
Благодаря приказчику Селезневу теперь мы можем знать, что насыпана плотина длиною 105 и шириною 15 сажен. Что "зделан ларь совсем наготово". Что сложен доменный корпус из кирпича. Что забиты сваи на двух молотовых фабриках. Что построен сарай инструментальный, меховая изба и "анбар" для хлебных и прочих припасов. Что для взвешивания руд и прочего сырья имеются "галанские деревянные весы" и при них 60 пудов гирь. Что с рудников перевезено 1030 возов руды общим весом 30900 пудов. Что на заводе топоров широких плотничьих - 120, а узких дровосечных - 290, лопат - 780, тележных колес - 44, брусьев - 150, бревен - 400, тесу - 900, березовых "клинов" - 10000, ломов - 40, "чюгунных кошеварных котлов" - 9. Сказано также, что заводу подысканы четыре рудника - Мустафинский в 14 верстах, Азяшский в 15 верстах и еще два на реке Азяш в 6 верстах.
К сожалению, документ не дает координаты, к которой можно было бы привязаться с абсолютной достоверностью. Рудников в округе много, в последний день был обнаружен еще один большой карьер. Какой из них Мустафинский, какой Азяшский, теперь установить мудрено.
* * *
В один из дней археологи Сергей Боталов и Николай Меньшенин отправились вверх по течению Уфы в разведку: посмотреть, нет ли на реке еще каких плотин. Я напросился с ними.
Мы шли так: впереди, с ружьем, Боталов, за ним - Меньшенин, я - последним. Ружье - на случай, если вспорхнет рябчик, а то и глухарь, а еще - если наткнемся на медведя. В нашем лагере то и дело возникали разговоры о медведе, который обитает у сопки. Правда, мы знали, что стрелять в медведя с испугу нельзя. Уж лучше кричать. Так и условились - орать, если что. Впрочем, при встрече с "хозяином" мы, допускаю, заорали бы и без уговора. Тем не менее ружье нас как-то успокаивало.
Сначала шли высоким берегом Уфы, имея за рекой крутой склон Большой Шигирской сопки. В нескольких местах берега сходились близко, казалось, тут и быть плотине, но плотин не было. Так и дошли до речушки под названием Камчатка, притока Уфы. Но, к нашему огорчению, на подступах к ней раскинулись болота.
Мы взяли курс, чтобы пересечь мокрое место.
О, эти хождения через болото... Крапивник. Малинник. Кипрейник. Осинник. Ольховник. Ельник. Кочкарник. Осоки, хвощи. Чавканье воды. Сухие ветки, царапающие лицо. Гнилые стволы, ломающиеся под ногами. Лианы, норовящие подсечь. С кочки на кочку, скользя, оступаясь, проваливаясь, теряя равновесие, торопясь, будто кто гонит (скорее бы отсюда, из этой мрачной мокроты!), измотавшись, в поту, застилающем лицо и даже глаза, - наконец, мы выбираемся к сухому лесу, к мощной сосне с ульем на суку.
Короткая передышка под сосной, и вскоре мы выходим к ручью. Не Камчатка ли это? Допускаем, что Камчатка. Но, судя по карте, другой ее берег заболочен еще обширнее. А дело к вечеру. И мы уже вымотались. Вообще-то мы намерены были добираться до Азяша, но - видит Бог - не добраться. Решаем идти к Куватальской дороге, а по ней - возвращаться в лагерь. Намечаем курс, отправляемся. Но на курсе опять болото. И опять крапивник, малинник, кипрейник, осинник, ольховник, ельник, кочкарник... С кочки на кочку... Чавканье воды... Пот, застилающий лицо и глаза... Наконец, выбираемся к сухому лесу - к той же сосне с ульем на суку...
Похоже на то, что заблудились. Остываем. Пробуем сориентироваться еще раз, еще раз меняем курс, пробираемся сквозь заросли, если не сказать дебри, и неожиданно выходим к Уфе, к той луговине, с которой свернули в болото. И то благо.
После болота твердая тропа легка и быстра...
* * *
А тогда, 250 лет назад? Как тогда люди нашли Шигирский створ, проложили в эту глушь дорогу, вырубили лес, вырыли котлованы, насыпали плотину, навозили руды?
Как ни буди воображение, как ни напрягай волю, а не представить житье-бытье строителей Шигирского завода. Не боясь ошибиться, только то и можно сказать, что в том житье было мало комфорта. Он, может быть, ограничивался только прекрасным видом на сопку, которая поднимается за Уфой как своеобразное украшение, как пейзаж, занимающий весь юго-восток. Не знаю, ценили ли они эту красоту.
Николай Меньшенин начертил общий план завода и на нем отметил несколько рядов заплывших ям. Это то, что осталось от землянок. На двух из них начаты раскопки. Есть находки: кайло, огромная восьмигранная шайба, обломок молота, подкова, костыли и гвозди. Больше находок должно быть на дне, а до дна надо еще докопаться.
Ясно: жили люди тяжело. Хуже нашего. Ведь даже и костер разжечь им было не то что нам - чиркнул спичкой и вспыхнуло пламя. Но были, наверное, и свои радости, свои праздники.
Георг Вильгельм Геннин, "творец уральских заводов", как и положено саксонцу, имел регламенты на все случаи жизни, в том числе и на распорядок дня рабочих. Оказывается, у них было немало свободных дней. На "государственные ангелы" отводилось 10 дней, на Рождество - 14, на масленую - 7, на пост и пасху - 21, на другие церковные праздники - 9 дней и так далее. Вместе с воскресеньями получалось 107 нерабочих дней. Да плюс к тому 10 дней на сенокос. Обычны были прогулы, особенно после праздников.
А работали так. Весной с половины пятого до семи часов вечера - 13 часов. Летом и того более. Зато зимой с семи утра до четырех вечера. На обед отводилось два с половиной часа летом и час зимой.
Геннин обрушил на рабочих лавину штрафов, чтобы утвердить жесткий порядок, но это ему удавалось отнюдь не всегда. Допустим, если доменные мастера "несмотрением и нерадением или пьянства ради" засыпят домну рудой "не той препорцией", отчего "в чюгуне учинится худоба", то их следовало штрафовать с "держанием скованных". Штрафовали и телесно, то есть пороли - кнутом или батожьем, розгами или шпицрутенами.
* * *
Других, кроме Шигирского, заводов на верхней Уфе нет. Других плотин (и заводов при них) археологи не нашли. Лесники и егеря подтверждают: плотина одна. Значит, это и есть Азяш-Уфимский завод Демидова? Возможно. Надо искать в архивах документы, которые содержат ответ на вопрос. Не может быть, чтобы в уральской истории потерялся один из заводов.
Правда, Шигирский завод сгорел или был сожжен. Есть достоверные сведения, что во время пугачевской смуты заводчане перешли на сторону восставших, отдали им две пушки, другое оружие, многие ушли с отрядами Пугачева. Тогда-то завод, видимо, и был сожжен. Вполне допустимо, что завод пропал недостроенный. Не потому ли он редко упоминается?
* * *
Что нам Шигир? Это наше прошлое. И техническое в том числе. Если уральцы издавна слывут горняками, рудознатцами и металлургами, то Шигир - это исток технического Урала. С Шигира начинались не только Касли, Кыштым, Куса, Златоуст, Миньяр и Аша, но и Магнитка, Челябинский металлургический и электрометаллургический комбинаты. Уже и теперь, когда Шигир еще не раскрылся, чувствуется его сходство и родство с современными гигантами.
Исток уральской индустрии - вот что такое Шигир. С. Боталов: "Ценность Шигира в том, что на сегодня мы не знаем "заводских руин XVIII века такой сохранности".
Помечтаем. На Шигире приведена в порядок плотина, реконструированы один из лагерей, вешняк. Вернулось на свое место одно из водяных колес. Пришел в движение один из молотов. Возникла кузница. Может быть, поднялась домна.
Да, вот именно - Шигир возрожден не весь, а в фрагментах. Чтобы увидеть, как было и как есть.
Дорога пролегла к Шигиру. Открыла двери гостиница. Нет отбоя от туристов.
Кому позаботиться об истоке индустрии? Ей самой, разумеется, индустрии. Кому же еще?
Уралу нельзя не иметь свою индустриальную историю.
Михаил ФОНОТОВ
P.S. Буквально в последние дни историк из Каслей В. Свистунов, примкнувший к поискам челябинских коллег, работая в областном архиве, обнаружил сразу несколько документов, подтверждающих, что Шигирский завод в свое время назывался именно Азяш-Уфимским. Что-то напутали геодезисты. Например, Степан Костромин на карте 1759 года красной чертой отметил место поперек Уфы как раз там, где и находится плотина. И сделал надпись: "Место, удобное к построению завода". Но речку, которая впадает в Уфу рядом, назвал не Шигир (как теперь), а Азяш. На современной карте Азяш выше по течению.
На карте 1765 года отмечены Уфа, плотина, пруд и надписано: "Новостроящийся Азяш-Уфимский дворянина Никиты Демидова завод".
На карте 1911 года завод назван "бывшим".
Вероятно, то был долгострой: завод строился, судя по всему, с 1760 года до пугачевской войны.
