"Он слышал, как разговаривают патрульный и постовой. На мгновение он даже увидел их лица, склонившиеся к огоньку зажигалки. Надо было выждать, пока патрульный пойдет вниз по улице, иначе он мог застигнуть его на открытой площади. Но полицейские долго еще стояли, разговаривая вполголоса. Наконец патрульный пошел, время от времени освещая себе путь электрическим фонарем: он стоял за домом и слышал шаги полицейского. Едва шаги отдалились, он вышел на улицу. Тяжелые шаги были все еще слышны. Патрульный по-прежнему освещал путь карманным фонарем, и он мог видеть, как он миновал клуб имени Горького. Наконец полицейского не стало видно: за домом начинался крутой спуск к балке. Только вспышки рассеянного отраженного света вдали говорили о том, что "полицай" по-прежнему время от времени освещает себе путь фонариком. Как и все большие шахты, взорванные во время отступления, шахта No 1-бис не работала. Но по приказу лейтенанта Швейде на шахте была создана администрация из чинов немецкого горнорудного батальона. И часть рабочих, из числа не успевших или не смогших эвакуироваться, каждое утро приходила на работу "по восстановлению" - так называлась в официальных документах очистка захламленного двора: несколько десятков человек вяло слонялось по двору, перевозя с места на место в ручных деревянных тачках лом и мусор. Теперь здесь было тихо и мрачно. Он наклеил листовку на каменной стене, огораживавшей двор шахты, потом на входной будке и на доске объявлений поверх всяких извещений и приказов. Ему нельзя было долго оставаться здесь - не потому, что его мог заметить сторож, - дед ночью крепко спал, - а потому, что патрульный на обратном пути мог пройти рядом с шахтой и осветить будку. Но шагов патрульного не было слышно и свет фонарика не вспыхивал вдали: патрульный мог задержаться у малых "шанхайчиков". Он перешел площадь и спустился к зданию клуба. Это самое вместительное и самое неуютное и холодное здание в городе было совсем непригодно под жилье и теперь пустовало. Оно выходило фасадом на улицу, по которой с самого раннего утра люди шли на базар из ближайших хуторов и по которой шло главное движение из города. Он стал лепить листовки по фасаду и вдруг услышал шаги полицейского снизу, от балки. Он обошел здание и спрятался с той стороны его. Шаги полицейского становились все слышнее. Но, как только полицейский, идя вверх по улице, поравнялся с зданием, шагов его не стало слышно. Он застыл, ожидая, когда "полицай" минует клуб, стоял минуту, две, пять, но шагов не было слышно. А вдруг полицейский, проходя, осветил фасад клуба, заметил листовки и теперь остановился и читает? Конечно, он тут же начнет их соскабливать и обнаружит, что они только что наклеены. Тогда можно ожидать, что он обойдет со своим фонариком вокруг здания: ведь человеку, только что наклеившему листовки, некуда спрятаться, как только за этим зданием!.. Он прислушивался, сдерживая дыхание, но слышал только толчки своего сердца. Его сильно подмывало отделиться от стены и бежать, но он понимал, что это может только повредить ему. Нет, единственный выход - проверить, куда же на самом деле девался полицейский! Он высунулся из-за угла, - никаких подозрительных звуков. Придерживаясь стены, высоко подымая ступни ног и осторожно опуская их на землю, он тихо продвигался к улице. Несколько раз он останавливался и прислушивался, но все было тихо вокруг. Так дошел он до следующего угла здания и, придерживаясь одной рукой стены, а другой взявшись за угол, выглянул. Под рукой его внезапно обломился кусок старой, источенной дождями штукатурки и упал на землю, как показалось, со страшным грохотом. В это же самое мгновение он увидел над нижними ступеньками подъезда огонек сигаретки и понял, что полицейский просто присел отдохнуть и покурить. Огонек сигаретки тут же взметнулся вверх, на ступеньках произошел некий шум, а он, с силой оттолкнувшись от угла, побежал вниз по улице, к балке. Раздался резкий свисток, и на какие-то доли секунды он попал в конус света, но тотчас же вырвался из него несколькими рывками. Справедливость требует сказать, что с момента возникновения этой непосредственной опасности он не совершил уже ни одного опрометчивого поступка. Он мог бы в одну минуту запутать полицейского и спрятаться у Любки, но он не имел права подводить их. Он мог бы сделать вид, что бежит к рынку, а на самом деле очутиться в "Шанхае", где бы его уже сам черт не достал. Но так можно было подвести Сережку и Валю. И он побежал к малым "шанхайчикам". И вот теперь, когда обстоятельства заставили его все-таки свернуть, он не стал углубляться в этот район. Он шел обратно в холмы, к перекрестку, где его мог перехватить постовой. Его снедала тревога за друзей и за возможную неудачу всей операции. И все-таки чувство мальчишеского озорства вновь овладело им, когда он услышал неистовый собачий лай в малых "шанхайчиках". Он представил себе, как сошлись вместе преследовавший его патрульный и "полицай" из жандармерии и как они обсуждают исчезновение неизвестного и обшаривают вокруг местность своими фонариками. На рынке уже не свистели. С вершины холма, где снова очутился, он видел по вспышкам фонарей, что полицейские, бежавшие ему наперерез, возвращаются обратно через пустырь в жандармерию, а патрульный, его преследователь, стоит в дальнем конце улицы и освещает какой-то дом. Заметил ли "полицай" листовки, наклеенные на здании клуба?.. Нет, конечно, не заметил! Иначе он не сидел и не курил бы так на ступеньке подъезда. Сейчас бы они перевернули все, ища его. На душе у него стало легко."
